Произведение герои нашего времени глава тамань. Герой нашего времени
), и первая, чьё содержание заимствовано из «дневников Печорина». Автор романа пишет в предисловии: узнав, что Печорин , возвращаясь из Персии, умер, я получил право печатать его записки и решил это сделать, потом что заинтересовался тем, с какой беспощадной искренностью автор выставляет в них наружу собственные слабости и пороки. История души человеческой, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она – следствие наблюдений ума зрелого над самим собою и когда она писана без тщеславного желания возбудить участие или удивление.
Будучи на военной службе, Печорин раз ночью приехал по казённой надобности в захудалый городишко Тамань. Казачий десятник долго не мог найти ему хату для постоя: все были заняты. Свободна оказалась лишь одна, но десятник загадочно предупредил, что «там нечисто».
Лермонтов. Герой нашего времени. Максим Максимыч, Тамань. Художественный фильм
Эта хата стояла на обрыве моря. На стук дверь не сразу отперли, но наконец из дома вышел слепой мальчик лет 14-ти, с бельмами в обоих глазах. Хозяйки дома не было. Слепой мальчик, сирота, жил у нею из милости.
Войдя в хату, Печорин со слугой-казаком легли спать на лавках. Казак быстро заснул, но Печорин долго не мог сомкнуть глаз – и вдруг увидел быстро мелькнувшую за окном тень. Он встал, вышел из хаты и увидел, как слепой мальчик с каким-то свёртком идёт к пристани, наощупь находя дорогу.
Печорин тихо пошёл за ним. У морского берега рядом со слепым появилась женщина. Они стояли, разговаривая, пока вдали, среди волн, не показалась лодка.
По обрывкам разговора Печорин понял, что в лодке плывёт контрабандист Янко. На море был шторм, но Янко, умело гребя вёслами, счастливо причалил к берегу. Втроём со слепым и женщиной они начали вытаскивать из лодки какие-то узлы и уносить их куда-то. Не став больше следить за ними, Печорин пошёл спать.
Утром вернулась старая хозяйка хаты. На попытки Печорина заговорить, эта старуха прикидывалась глухой. В досаде он взял слепого за ухо, спрашивая: «Ну-ка, слепой чертенок, говори, куда ты ночью таскался с узлом!» Тот в ответ только хныкал.
Выйдя посидеть у забора, Печорин вдруг увидел на крыше хаты красивую девушку – по всей вероятности, дочь хозяйки. Одетая в полосатое платье, с распущенными косами, она была похожа на русалку и пела песню о лодке, которая в бурю плывёт по морю, а правит ею «буйная головушка». По голосу Печорин понял, что именно она ночью стояла со слепым на берегу. Девушка стала, как бы играя, пробегать рядом с ним, пристально глядя в глаза. Эти её шалости продолжались до конца дня.
Под вечер Печорин остановил резвую красавицу в дверях, сказав ей, сам не зная почему: «Я знаю, что вчера ночью ты ходила на берег. Что если б я вздумал донести об этом коменданту?» Девушка лишь хохотала, и Печорин не предвидел, что эти слова будут иметь для него весьма важные последствия.
Когда вечером он сел пить чай, внезапно вошла «русалка», села напротив, нежно глядя на него – и вдруг обняла и поцеловала в губы. Он хотел обнять её, но девушка ловко выскользнула, шепнув: «Нынче ночью, как все уснут, выходи на берег».
Поздно вечером Печорин отправился к морю. Девушка встретила его у воды, повела к лодке, села с ним в неё и оттолкнулась от берега. В лодке она стала обнимать и целовать его, но потом неожиданно перегнула через борт – и попыталась сбросить в море.
Между ними закипела отчаянная борьба. Девушка толкала Печорина в воду, повторяя: «Ты видел, ты донесёшь!» Из последних сил он вырвался и скинул в волны её саму. Мелькнув раза два, «русалка» пропала из виду.
Печорин догрёб до пристани и побрёл к хате, но издалека опять увидел девушку: она доплыла до берега и теперь выжимала мокрые волосы. Вскоре подплыл Янко на вчерашней лодке. Девушка сказала ему: «Всё пропало!». Появился слепой мальчик. Янко объявил ему, что сейчас уплывёт с девушкой, ибо им двоим больше нельзя здесь оставаться. Слепой просился с ними, но Янко прогнал мальчика, бросив ему какую-то мелкую монету.
В дальнейшем рассказ ведется от лица Печорина. Из всех приморских городишек Тамань показалась ему самым скверным местом, где только ему приходилось бывать: он там чуть не умер с голода, и, вдобавок, его еще хотели утопить. Печорин приехал в Тамань поздно ночью. Напрасно проискав свободное жилье в городе, он нашел приют в хате на самом берегу моря. Поначалу на стук его в избе никто не откликался, но, в конце концов, выползший от туда слепой мальчик лет четырнадцати сказал, что никого нет, хозяйка ушла в слободку, и, когда вернется, он не знает. Печорин ложится спать, но не может заснуть. Вдруг он замечает, что в окне мимо него кто-то мелькнул. Печорин выходит из хаты и видит слепого мальчика, который несет под мышкой какой-то узел. Заинтересовавшись, Печорин идет за ним, спускаясь по тропинке к морю. На берегу слепой встречается с женщиной. Они ведут беседу о некоем Янко. Женщина говорит, что из-за бури Янко не приплывет, но слепой ей возражает. Минут через десять к берегу причаливает лодка. Из нее выходит человек среднего роста в татарской шапке. Женщина и слепой помогают ему вытаскивать из лодки груз. Затем, с узлами на плечах, они расходятся. Печорин в темноте постепенно теряет их из виду. На следующий день он едет в крепость Фанагорию, чтобы узнать у коменданта, когда можно будет отправиться дальше, в Геленджик. Комендант ничего не может сказать, так как стоящие у причала корабли пока не готовы к отплытию. Казак, служащий у Печорина денщиком, сообщает ему, что "здесь нечисто и люди недобрые". Об этом его предупредил казачий урядник. Печорин пытается расспросить хозяйку, но та говорит, что она глухая. Тогда он хватает за ухо слепого мальчишку и требует ответить, куда тог ходил ночью. Слепой, заплакав, отвечает, что никуда не ходил. Решив "достать ключ от этой загадки", Печорин садится на камень у забора, смотрит на море. Вдруг он слышит песню. Подняв глаза, Печорин увидел на крыше хаты девушку с распущенными волосами. Она то пристально всматривалась вдаль, то рассуждала сама с собой, то снова принималась петь. Печорину кажется, что он слышал ее голос раньше. Девушка пробегает мимо него, останавливается и пристально смотрит ему в глаза. Целый день она вертится около его квартиры. Печорин заводит с ней разговор и спрашивает, что она делала на крыше хаты днем? Девушка отвечает загадками. Тогда он пересказывает ей все, что видел минувшей ночью и угрожает донести коменданту. Под вечер девушка приходит к Печорину и назначает встречу ночью на берегу. По прошествии двух часов он отправляется к морю, предусмотрительно захватив с собой пистолет и предупредив казака. Девушка предлагает ему покататься на лодке. Отплыв на достаточно большое расстояние от берега, незнакомка обнимает Печорина, признается ему в любви. В то же время она достает его пистолет и бросает в воду, а затем пытается вытолкнуть из лодки и самого Печорина, который не умеет плавать. Ему удается выбросить девушку в воду и доплыть на лодке до берега. Печорин поднимается на утес и оттуда видит "свою ундину", выжимающую из волос морскую пену. Вскоре к берегу причаливает Янко. Девушка говорит ему, что все пропало. Приходит слепой с каким-то узлом. Янко наказывает слепому беречь то место, где лежат богатые товары, говорит, что теперь стало опасно, и он едет искать работу в другом месте, а девушку забирает с собой. Слепой же ему не нужен, и, оставшись один, мальчик долго плачет. Печорину становится грустно: "И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов? Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие и, как камень, едва сам не пошел ко дну!". Он возвращается домой и решает немедленно уехать. Принявшись за сборы, Печорин обнаруживает пропажу нескольких ценных вешей. Его осеняет догадка, что это их нес ночью слепой в узле под мышкой. Утром Печорин покидает Тамань. "Что сталось со старухой и с бедным слепым - не знаю. Да и какое дело мне до радостей и бедствий человеческих, мне, странствующему офицеру, да еще с подорожной по казенной надобности! ... " - пишет он в своем журнале.
Именно с Тамани начались приключения Печорина на Кавказе. Глава является отдельной повестью, но между тем составной частью произведения в целом. В ней происходит знакомство с дневником Печорина, позволяющее заострить внимание на внутреннем мире главного героя. Его душевных переживаний и терзаний. Анализ главы «Тамань» из романа «Герой нашего времени» поможет понять, что двигало Печориным на момент совершения им тайных поступков, их мотивацию.
В записках видно, что Печорин устал, измучен и подавлен, но приключение, случившееся с ним в Тамани, взбодрило его не на шутку, ведь он чудом остался жив, едва не погибнув от рук контрабандистов.
В Тамань Печорина занесли дела служебные. Впечатление город произвел скверное. Вынужденный искать ночлег, он останавливается у, мягко говоря, странных людей. Хозяин жилища слепой парень. Его подруга загадочная девушка. Поведение этих двоих сразу показалось Печорину странным. Вели они себя осторожно, словно пытались что-то скрыть. Григорий решил проследить за странной парочкой. Оказалось эти двое связаны с контрабандистами. Выяснив их тайну, он чуть не лишился жизни. Девушка, пригласив Печорина на тайное свидание, планировала утопить его, сбросив с лодки. Чудом ее коварный план не осуществился.
Что двигало Печориным, когда он решил устроить слежку обычное любопытство или очередная жажда приключений. Зачем он вторгся в чужую жизнь, нарушив покой «честных контрабандистов»? Может он поддался женским чарам, раз с такой легкостью согласился на свидание. Недаром он сравнивает девушку с русалкой, заманивающей в сети чересчур любопытных. Ведь ей удалось обвести его вокруг пальца. Его, который сам любил расставлять ловушки, играя судьбами людей.
Печорин считал, что это не случайность. Он недоумевал.
«Зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов? Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие, и как камень едва сам не пошел ко дну!».
Он впервые понимает, что играет роль в чужих судьбах. Он вторгся в чуждый ему мир, нарушив спокойствие и внеся смуту. Душевные переживания терзают Григория, мучая и не давая покоя. Но, анализируя происшедшее, Печорин приходит к выводу, что вины его как таковой в случившемся нет. Он остается безразличен к судьбам других, ведь свои интересы он всегда ставил выше других.
«…Какое дело до радостей и бедствий человеческих, мне, странствующему офицеру, да еще с подорожной по казенной надобности!..».
В главе «Тамань» переплелось романическое начало с суровой действительностью. В ярких красках описаны местные красоты. На фоне живописного пейзажа образ контрабандистов раскрывается лучше. Вольный образ жизни, смекалка, хитрость в этом тоже есть своя романтика, но внутренний мир этих людей оставляет желать лучшего. Они пропитаны алчностью, жаждой наживы. Их отношения не были построены на любви. Скорее этими двумя двигали свои интересы, и целью была личная выгода.
Эта глава наиболее четко показывает внутренние ощущения Печорина. В ней оценка всех поступков. Завеса тайны характера приоткроется, предоставив возможность читателю самостоятельно вынести вердикт относительно главного героя.
После дикого путешествия Печорин вернется в круг, гораздо ближе и родней ему. В «водяное общество», в котором он словно рыба в воде и уж здесь он заставит всех плясать под свою дудочку, а не наоборот.
Тамань. Рисунок М.Ю. Лермонтова. 1837г.
В дальнейшем рассказ ведется от лица Печорина. Из всех приморских городишек Тамань показалась ему самым скверным местом, где только ему приходилось бывать: он там чуть не умер с голода, и, вдобавок, его еще хотели утопить. Печорин приехал в Тамань поздно ночью. Напрасно проискав свободное жилье в городе, он нашел приют в хате на самом берегу моря. Поначалу на стук его в избе никто не откликался, но, в конце концов, выползший от туда слепой мальчик лет четырнадцати сказал, что никого нет, хозяйка ушла в слободку, и, когда вернется, он не знает. Печорин ложится спать, но не может заснуть. Вдруг он замечает, что в окне мимо него кто-то мелькнул. Печорин выходит из хаты и видит слепого мальчика, который несет под мышкой какой-то узел. Заинтересовавшись, Печорин идет за ним, спускаясь по тропинке к морю. На берегу слепой встречается с женщиной. Они ведут беседу о некоем Янко. Женщина говорит, что из-за бури Янко не приплывет, но слепой ей возражает. Минут через десять к берегу причаливает лодка. Из нее выходит человек среднего роста в татарской шапке. Женщина и слепой помогают ему вытаскивать из лодки груз. Затем, с узлами на плечах, они расходятся. Печорин в темноте постепенно теряет их из виду.
На следующий день он едет в крепость Фанагорию, чтобы узнать у коменданта, когда можно будет отправиться дальше, в Геленджик. Комендант ничего не может сказать, так как стоящие у причала корабли пока не готовы к отплытию.
Казак, служащий у Печорина денщиком, сообщает ему, что «здесь нечисто и люди недобрые» . Об этом его предупредил казачий урядник. Печорин пытается расспросить хозяйку, но та говорит, что она глухая. Тогда он хватает за ухо слепого мальчишку и требует ответить, куда тог ходил ночью. Слепой, заплакав, отвечает, что никуда не ходил.
Решив «достать ключ от этой загадки» , Печорин садится на камень у забора, смотрит на море. Вдруг он слышит песню. Подняв глаза, Печорин увидел на крыше хаты девушку с распущенными волосами. Она то пристально всматривалась вдаль, то рассуждала сама с собой, то снова принималась петь. Печорину кажется, что он слышал ее голос раньше. Девушка пробегает мимо него, останавливается и пристально смотрит ему в глаза. Целый день она вертится около его квартиры. Печорин заводит с ней разговор и спрашивает, что она делала на крыше хаты днем? Девушка отвечает загадками. Тогда он пересказывает ей все, что видел минувшей ночью и угрожает донести коменданту. Под вечер девушка приходит к Печорину и назначает встречу ночью на берегу. По прошествии двух часов он отправляется к морю, предусмотрительно захватив с собой пистолет и предупредив казака. Девушка предлагает ему покататься на лодке. Отплыв на достаточно большое расстояние от берега, незнакомка обнимает Печорина, признается ему в любви. В то же время она достает его пистолет и бросает в воду, а затем пытается вытолкнуть из лодки и самого Печорина, который не умеет плавать. Ему удается выбросить девушку в воду и доплыть на лодке до берега. Печорин поднимается на утес и оттуда видит «свою ундину», выжимающую из волос морскую пену. Вскоре к берегу причаливает Янко. Девушка говорит ему, что все пропало. Приходит слепой с каким-то узлом. Янко наказывает слепому беречь то место, где лежат богатые товары, говорит, что теперь стало опасно, и он едет искать работу в другом месте, а девушку забирает с собой. Слепой же ему не нужен, и, оставшись один, мальчик долго плачет. Печорину становится грустно: «И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов? Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие и, как камень, едва сам не пошел ко дну!» . Он возвращается домой и решает немедленно уехать. Принявшись за сборы, Печорин обнаруживает пропажу нескольких ценных вешей. Его осеняет догадка, что это их нес ночью слепой в узле под мышкой. Утром Печорин покидает Тамань.
«Что сталось со старухой и с бедным слепым - не знаю. Да и какое дело мне до радостей и бедствий человеческих, мне, странствующему офицеру, да еще с подорожной по казенной надобности!..» - пишет он в своем журнале.
Тамань - самый скверный городишко из всех приморских городов России. Я там чуть-чуть не умер с голоду, да еще вдобавок меня хотели утопить. Я приехал на перекладной тележке поздно ночью. Ямщик остановил усталую тройку у ворот единственного каменного дома, что при въезде. Часовой, черноморский казак, услышав звон колокольчика, закричал спросонья диким голосом: «кто идет?» Вышел урядник и десятник. Я им объяснил, что я офицер, еду в действующий отряд по казенной надобности, и стал требовать казенную квартиру. Десятник нас повел по городу. К которой избе ни подъедем - занята. Было холодно, я три ночи не спал, измучился и начинал сердиться. «Веди меня куда-нибудь, разбойник! хоть к черту, только к месту!» - закричал я. «Есть еще одна фатера, - отвечал десятник, почесывая затылок: - только вашему благородию не понравится, там нечисто». - Не поняв точного значения последнего слова, я велел ему идти вперед, и после долгого странствования по грязным переулкам, где по сторонам я видел одни только ветхие заборы, мы подъехали к небольшой хате, на самом берегу моря.
Полный месяц светил на камышовую крышу и белые стены моего нового жилища; на дворе, обведенном оградой из булыжника, стояла избочась другая лачужка, менее и древнее первой. Берег обрывом спускался к морю почти у самых стен ее, и внизу с беспрерывным ропотом плескались темно-синие волны. Луна тихо смотрела на беспокойную, но покорную ей стихию, и я мог различить при свете ее, далеко от берега, два корабля, которых черные снасти, подобно паутине, неподвижно рисовались на бледной черте небосклона. «Суда в пристани есть, - подумал я: - завтра отправлюсь в Геленджик».
При мне исправлял должность денщика линейский казак. Велев ему выложить чемодан и отпустить извозчика, я стал звать хозяина - молчат; стучу - молчат... что это? Наконец из сеней выполз мальчик лет 14-ти.
«Где хозяин?» - «Нема». - «Как? совсем нету?» - «Совсим». - «А хозяйка?» - «Побигла в слободку». - «Кто ж мне отопрет дверь?» - сказал я, ударив в нее ногою. Дверь сама отворилась, из хаты повеяло сыростью. Я засветил серную спичку и поднес ее к носу мальчика: она озарила два белые глаза. Он был слепой, совершенно слепой от природы. Он стоял передо мной неподвижно, и я начал рассматривать черты его лица.
Признаюсь, я имею сильное предубеждение противу всех слепых, кривых, глухих, немых, безногих, безруких, горбатых и проч. Я замечал, что всегда есть какое-то странное отношение между наружностью человека и его душою: как будто с потерею члена душа теряет какое-нибудь чувство.
Итак, я начал рассматривать лицо слепого; но что прикажете прочитать на лице, у которого нет глаз? Долго я глядел на него с невольным сожалением, как вдруг едва приметная улыбка пробежала по тонким губам его, и, не знаю отчего, она произвела на меня самое неприятное впечатление. В голове моей родилось подозрение, что этот слепой не так слеп, как оно кажется; напрасно я старался уверить себя, что бельмы подделать невозможно, да и с какой целью? Но что делать? я часто склонен к предубеждениям...
«Ты хозяйский сын?» - спросил я его наконец. - «Ни». - «Кто же ты?» - «Сирота, убогой». - «А у хозяйки есть дети?» - «Ни, была дочь, да утикла за море с татарином». - «С каким татарином?» - «А бис его знает! крымский татарин, лодочник из Керчи».
Я взошел в хату: две лавки и стол, да огромный сундук возле печи составляли всю ее мебель. На стене ни одного образа - дурной знак! В разбитое стекло врывался морской ветер. Я вытащил из чемодана восковой огарок и, засветив его, стал раскладывать вещи, поставил в угол шашку и ружье, пистолеты положил на стол, разостлал бурку на лавке, казак свою на другой; через десять минут он захрапел, но я не мог заснуть: передо мной во мраке всё вертелся мальчик с белыми глазами.
Так прошло около часу. Месяц светил в окно, и луч его играл по земляному полу хаты. Вдруг на яркой полосе, пересекающей пол, промелькнула тень. Я привстал и взглянул в окно: кто-то вторично пробежал мимо его и скрылся бог знает куда. Я не мог полагать, чтоб это существо сбежало по отвесу берега, однако иначе ему некуда было деваться. Я встал, накинул бешмет, опоясал кинжал и тихо-тихо вышел из хаты; навстречу мне слепой мальчик. Я притаился у забора, и он верной, но осторожной поступью прошел мимо меня. Под мышкой он нес какой-то узел и, повернув к пристани, стал спускаться по узкой и крутой тропинке. В тот день немые возопиют и слепые прозрят, подумал я, следуя за ним в таком расстоянии, чтоб не терять его из виду.
Между тем луна начала одеваться тучами, и на море поднялся туман; едва сквозь него светился фонарь на корме ближнего корабля; у берега сверкала пена валунов, ежеминутно грозящих его потопить. Я, с трудом спускаясь, пробирался по крутизне, и вот вижу: слепой приостановился, потом повернул низом направо; он шел так близко от воды, что, казалось, сейчас волна его схватит и унесет, но, видно, это была не первая его прогулка, судя по уверенности, с которой он ступал с камня на камень и избегал рытвин. Наконец он остановился, будто прислушиваясь к чему-то, присел на землю и положил возле себя узел. Я наблюдал за его движениями, спрятавшись за выдавшеюся скалою берега. Спустя несколько минут с противуположной стороны показалась белая фигура; она подошла к слепому и села возле него. Ветер по временам приносил мне их разговор.
«Что, слепой, - сказал женский голос: - буря сильна. Янко не будет». - «Янко не боится бури», - отвечал тот. - «Туман густеет», - возразил опять женский голос, с выражением печали. - «В тумане лучше пробраться мимо сторожевых судов», - был ответ. «А если он утонет?» - «Ну что ж? в воскресенье ты пойдешь в церковь без новой ленты».
Последовало молчание; меня, однако, поразило одно: слепой говорил со мною малороссийским наречием, а теперь изъяснялся чисто по-русски.
Видишь, я прав, - сказал опять слепой, ударив в ладоши: - Янко не боится ни моря, ни ветров, ни тумана, ни береговых сторожей: прислушайся-ка: это не вода плещет, меня не обманешь, это его длинные весла.
Женщина вскочила и стала всматриваться в даль с видом беспокойства.
Ты бредишь, слепой, - сказала она: - я ничего не вижу.
Признаюсь, сколько я ни старался различить вдалеке что-нибудь наподобие лодки, но безуспешно. Так прошло минут десять, и вот показалась между горами волн черная точка: она то увеличивалась, то уменьшалась. Медленно подымаясь на хребты волн, быстро спускаясь с них, приближалась к берегу лодка. Отважен был пловец, решившийся в такую ночь пуститься через пролив на расстояние 20 верст, и важная должна быть причина, его к тому побудившая! Думая так, я с невольным биением сердца глядел на бедную лодку, но она, как утка, ныряла и потом, быстро взмахнув веслами, будто крыльями, выскакивала из пропасти среди брызгов пены; и вот, я думал, она ударится с размаха об берег и разлетится вдребезги, но она ловко повернулась боком и вскочила в маленькую бухту невредима. Из нее вышел человек среднего росту, в татарской бараньей шапке; он махнул рукою, и все трое принялись вытаскивать что-то из лодки; груз был так велик, что я до сих пор не понимаю, как она не потонула. Взяв на плечи каждый по узлу, они пустились вдоль по берегу, и скоро я потерял их из виду. Надо было вернуться домой; но, признаюсь, все эти странности меня тревожили, и я насилу дождался утра.
Казак мой был очень удивлен, когда, проснувшись, увидал меня совсем одетого; я ему, однако ж, не сказал причины. Полюбовавшись несколько времени из окна на голубое небо, усеянное разорванными облачками, на дальний берег Крыма, который тянется лиловой полосой и кончается утесом, на вершине коего белеется маячная башня, я отправился в крепость Фанагорию, чтоб узнать от коменданта о часе моего отъезда в Геленджик.
Но увы, комендант ничего не мог сказать мне решительного. Суда, стоящие в пристани, были все или сторожевые, или купеческие, которые еще даже не начинали нагружаться. «Может быть, дни через три, четыре придет почтовое судно, - сказал комендант: - и тогда мы увидим». Я вернулся домой угрюм и сердит; меня в дверях встретил казак мой с испуганным лицом.
Плохо, ваше благородие, - сказал он мне.
Да, брат, бог знает, когда мы отсюда уедем. - Тут он еще больше встревожился и, наклонясь ко мне, сказал шепотом:
Здесь нечисто! Я встретил сегодня черноморского урядника, он мне знаком, был прошлого года в отряде; как я ему сказал, где мы остановились, а он мне: «Здесь, брат, нечисто, люди недобрые!..» Да и в самом деле, что это за слепой! ходит везде один, и на базар за хлебом, и за водой... уж видно здесь к этому привыкли.
Да что ж? по крайней мере показалась ли хозяйка?
Сегодня без вас пришла старуха и с ней дочь.
Какая дочь? у ней нет дочери.
А бог ее знает, кто она, коли не дочь; да вон старуха сидит теперь в своей хате.
Я взошел в лачужку. Печь была жарко натоплена, и в ней варился обед довольно роскошный для бедняков. Старуха на все мои вопросы отвечала, что она глуха, не слышит. Что было с ней делать? Я обратился к слепому, который сидел перед печью и подкладывал в огонь хворост. «Ну-ка, слепой чертенок, - сказал я, взяв его за ухо: - говори, куда ты ночью таскался с узлом, а?» Вдруг мой слепой заплакал, закричал, заохал: «Куды я ходив?.. никуды не ходив... с узлом? яким узлом?» Старуха на этот раз услышала и стала ворчать: «вот выдумывают, да еще на убогого! за что вы его? что он вам сделал?» Мне это надоело, и я вышел, твердо решившись достать ключ этой загадки.
Я завернулся в бурку и сел у забора на камень, поглядывая в даль; передо мной тянулось ночною бурею взволнованное море, однообразный шум его, подобный ропоту засыпающего города, напоминал мне старые годы, перенес мои мысли на север, в нашу холодную столицу. Волнуемый воспоминаниями, я забылся... Так прошло около часу, может быть и более... Вдруг что-то похожее на песню поразило мой слух. Точно, это была песня, и женский свежий голосок, - но откуда?.. Прислушиваюсь... напев странный, то протяжный и печальный, то быстрый и живой. Оглядываюсь - никого нет кругом; прислушиваюсь снова - звуки как будто падают с неба. Я поднял глаза: на крыше хаты моей стояла девушка в полосатом платье с распущенными косами, настоящая русалка. Защитив глаза ладонью от лучей солнца, она пристально всматривалась в даль, то смеялась и рассуждала сама с собой, то запевала снова песню.
Я запомнил эту песню от слова до слова:
Как по вольной волюшке -
По зелену морю,
Ходят всё кораблики
Белопарусники.
Промеж тех корабликов
Моя лодочка,
Лодка неснащеная,
Двухвесельная.
Буря ль разыграется -
Старые кораблики
Приподымут крылушки,
По морю размечутся.
Стану морю кланяться
Я низёхонько:
«Уж не тронь ты, злое море,
Мою лодочку:
Везет моя лодочка
Вещи драгоценные,
Правит ею в темну ночь
Буйная головушка».
Мне невольно пришло на мысль, что ночью я слышал тот же голос; я на минуту задумался, и когда снова посмотрел на крышу, девушки там не было. Вдруг она пробежала мимо меня, напевая что-то другое, и, прищелкивая пальцами, вбежала к старухе, и тут начался между ними спор. Старуха сердилась, она громко хохотала. И вот вижу, бежит опять вприпрыжку моя ундина; поравнявшись со мной, она остановилась и пристально посмотрела мне в глаза, как будто удивленная моим присутствием; потом небрежно обернулась и тихо пошла к пристани. Этим не кончилось: целый день она вертелась около моей квартиры: пеньё и прыганье не прекращались ни на минуту. Странное существо! На лице ее не было никаких признаков безумия; напротив, глаза ее с бойкою проницательностью останавливались на мне, и эти глаза, казалось, были одарены какою-то магнетическою властью, и всякий раз они как будто бы ждали вопроса. Но только я начинал говорить, она убегала, коварно улыбаясь.
Решительно, я никогда подобной женщины не видывал. Она была далеко не красавица, но я имею свои предубеждения также и насчет красоты. В ней было много породы... порода в женщинах, как и в лошадях, великое дело; это открытие принадлежит Юной Франции. Она, т. е. порода, а не Юная Франция, большею частию изобличается в поступи, в руках и ногах; особенно нос очень много значит. Правильный нос в России реже маленькой ножки. Моей певунье казалось не более 18 лет. Необыкновенная гибкость ее стана, особенное, ей только свойственное наклонение головы, длинные русые волосы, какой-то золотистый отлив ее слегка загорелой кожи на шее и плечах, и особенно правильный нос - всё это было для меня обворожительно. Хотя в ее косвенных взглядах я читал что-то дикое и подозрительное, хотя в ее улыбке было что-то неопределенное, но такова сила предубеждений: правильный нос свел меня с ума; я вообразил, что нашел Гётеву Миньону, это причудливое создание его немецкого воображения; - и точно, между ими было много сходства: те же быстрые переходы от величайшего беспокойства к полной неподвижности, те же загадочные речи, те же прыжки, странные песни...
Под-вечер, остановив ее в дверях, я завел с нею следующий разговор:
«Скажи-ка мне, красавица, - спросил я: - что ты делала сегодня на кровле?» - «А смотрела, откуда ветер дует». - «Зачем тебе?» - «Откуда ветер, оттуда и счастье». - «Что же, разве ты песнью зазывала счастье?» - «Где поется, там и счастливится». - «А как неравно напоешь себе горе?» - «Ну что ж? где не будет лучше, там будет хуже, а от худа до добра опять не далеко». - «Кто ж тебя выучил эту песню?» - «Никто не выучил; вздумается - запою: кому услыхать, тот услышит, а кому не должно слышать, тот не поймет». - «А как тебя зовут, моя певунья?» - «Кто крестил, тот знает». - «А кто крестил?» - «Почему я знаю?» - «Экая скрытная! а вот я кое-что про тебя узнал». (Она не изменилась в лице, не пошевельнула губами, как будто не об ней дело). «Я узнал, что ты вчера ночью ходила на берег». И тут я очень важно пересказал ей всё, что видел, думая смутить ее, - нимало! она захохотала во всё горло: «Много видели, да мало знаете, а что знаете, так держите под замочком». - «А если б я, например, вздумал донести коменданту?» - и тут я сделал очень серьезную, даже строгую мину. Она вдруг прыгнула, запела и скрылась, как птичка, выпугнутая из кустарника. Последние слова мои были вовсе не у места; я тогда не подозревал их важности, но впоследствии имел случай в них раскаяться.
Только что смерклось, я велел казаку нагреть чайник по-походному, засветил свечу и сел у стола, покуривая из дорожной трубки. Уж я доканчивал второй стакан чаю, как вдруг дверь скрыпнула, легкий шорох платья и шагов послышался за мной; я вздрогнул и обернулся, - то была она, моя ундина; она села против меня тихо и безмолвно, и устремила на меня глаза свои, и, не знаю почему, но этот взор показался мне чудно нежен; он мне напомнил один из тех взглядов, которые в старые годы так самовластно играли моей жизнью. Она, казалось, ждала вопроса, но я молчал, полный неизъяснимого смущения. Лицо ее было покрыто тусклой бледностью, изобличавшей волнение душевное; рука ее без цели бродила по столу, и я заметил в ней легкий трепет; грудь ее то высоко поднималась, то, казалось, она удерживала дыхание. Эта комедия начинала мне надоедать, и я готов был прервать молчание самым прозаическим образом, то есть предложить ей стакан чаю, как вдруг она вскочила, обвила руками мою шею, и влажный, огненный поцелуй прозвучал на губах моих. В глазах у меня потемнело, голова закружилась, я сжал ее в моих объятиях со всею силою юношеской страсти, но она, как змея, скользнула между моими руками, шепнув мне на ухо: «нынче ночью, как все уснут, выходи на берег» - и стрелою выскочила из комнаты. В сенях она опрокинула чайник и свечу, стоявшую на полу. «Экой бес девка!» - закричал казак, расположившийся на соломе и мечтавший согреться остатками чая. Только тут я опомнился.
Часа через два, когда всё на пристани умолкло, я разбудил своего казака: «Если я выстрелю из пистолета, - сказал я ему, - то беги на берег». Он выпучил глаза и машинально отвечал: «слушаю, ваше благородие». Я заткнул за пояс пистолет и вышел. Она дожидалась меня на краю спуска; ее одежда была более нежели легкая, небольшой платок опоясывал ее гибкий стан.
Идите за мной, - сказала она, взяв меня за руку, и мы стали спускаться. Не понимаю, как я не сломил себе шеи; внизу мы повернули направо и пошли по той же дороге, где накануне я следовал за слепым. Месяц еще не вставал, и только две звездочки, как два спасительные маяка, сверкали на темно-синем своде. Тяжелые волны мерно и ровно катились одна за другой, едва приподымая одинокую лодку, причаленную к берегу. «Взойдем в лодку», - сказала моя спутница; я колебался, я не охотник до сентиментальных прогулок по морю, но отступать было не время. Она прыгнула в лодку, я за ней, и не успел еще опомниться, как заметил, что мы плывем. «Что это значит?» - сказал я сердито. - «Это значит, - отвечала она, сажая меня на скамью и обвив мой стан руками: - это значит, что я тебя люблю»... И щека ее прижалась к моей, и я почувствовал на лице моем ее пламенное дыхание. Вдруг что-то шумно упало в воду: я хвать за пояс - пистолета нет. О, тут ужасное подозрение закралось мне в душу, кровь хлынула мне в голову. Оглядываюсь - мы от берега около пятидесяти сажен, а я не умею плавать! Хочу оттолкнуть ее от себя - она как кошка вцепилась в мою одежду, и вдруг сильный толчок едва не сбросил меня в море. Лодка закачалась, но я справился, и между нами началась отчаянная борьба; бешенство придавало мне силы, но я скоро заметил, что уступаю моему противнику в ловкости... «Чего ты хочешь?» - закричал я, крепко сжав ее маленькие руки; пальцы ее хрустели, но она не вскрикнула: ее змеиная натура выдержала эту пытку.
Ты видел, - отвечала она: - ты донесешь, - и сверхъестественным усилием повалила меня на борт; мы оба по пояс свесились из лодки, ее волосы касались воды, минута была решительная. Я уперся коленкою в дно, схватил ее одной рукой за косу, другой за горло, она выпустила мою одежду, и я мгновенно бросил ее в волны.
Было уже довольно темно; голова ее мелькнула раза два среди морской пены, и больше я ничего не видал.
На дне лодки я нашел половину старого весла, и кое-как, после долгих усилий, причалил к пристани. Пробираясь берегом к своей хате, я невольно всматривался в ту сторону, где накануне слепой дожидался ночного пловца; луна уже катилась по небу, и мне показалось, что кто-то в белом сидел на берегу; я подкрался, подстрекаемый любопытством, и прилег в траве над обрывом берега; высунув немного голову, я мог хорошо видеть с утеса всё, что внизу делалось, и не очень удивился, а почти обрадовался, узнав мою русалку. Она выжимала морскую пену из длинных волос своих, мокрая рубашка обрисовывала гибкий стан ее и высокую грудь. Скоро показалась в дали лодка, быстро приблизилась она; из нее, как накануне, вышел человек в татарской шапке, но острижен он был по-казацки, и за ременным поясом его торчал большой нож. «Янко, - сказала она: - всё пропало!» Потом разговор их продолжался, но так тихо, что я ничего не мог расслушать. - «А где же слепой?» - сказал наконец Янко, возвыся голос. «Я его послала», - был ответ. Через несколько минут явился слепой, таща на спине мешок, который положили в лодку.
«Послушай, слепой, - сказал Янко: - ты береги то место... знаешь? там богатые товары... скажи (имени я не расслышал), что я ему больше не слуга; дела пошли худо, он меня больше не увидит; теперь опасно; поеду искать работы в другом месте, а ему уж такого удальца не найти. Да скажи, кабы он получше платил за труды, так и Янко бы его не покинул, а мне везде дорога, где только ветер дует и море шумит. - После некоторого молчания Янко продолжал: - Она поедет со мною, ей нельзя здесь оставаться, а старухе скажи, что, дескать, пора умирать, зажилась, надо знать и честь. Нас же больше не увидит».
На что мне тебя? - был ответ.
Между тем моя ундина вскочила в лодку и махнула товарищу рукою; он что-то положил слепому в руку, примолвив: «На, купи себе пряников». - «Только?» - сказал слепой. - «Ну вот тебе еще», - и упавшая монета зазвенела, ударясь о камень. Слепой ее не поднял. Янко сел в лодку, ветер дул от берега, они подняли маленький парус и быстро понеслись. Долго при свете месяца мелькал белый парус между темных волн; слепой всё сидел на берегу, и вот мне послышалось что-то похожее на рыдание; слепой мальчик точно плакал, и долго, долго... Мне стало грустно. И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов? Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие, и как камень едва сам не пошел ко дну!
Я возвратился домой. В сенях трещала догоревшая свеча в деревянной тарелке, и казак мой, вопреки приказанию, спал крепким сном, держа ружье обеими руками. Я его оставил в покое, взял свечу и взошел в хату. Увы! моя шкатулка, шашка с серебряной оправой, дагестанский кинжал, - подарок приятеля, - всё исчезло. Тут-то я догадался, какие вещи тащил проклятый слепой. Разбудив казака довольно невежливым толчком, я побранил его, посердился, а делать было нечего! И не смешно ли было бы жаловаться начальству, что слепой мальчик меня обокрал, а восьмнадцатилетняя девушка чуть-чуть не утопила?
Слава богу, поутру явилась возможность ехать, и я оставил Тамань. Что сталось с старухой и с бедным слепым - не знаю. Да и какое дело мне до радостей и бедствий человеческих, мне, странствующему офицеру, да еще с подорожной по казенной надобности!..
Конец первой части
