Кто леди макбет мценского уезда. Н
Катерина Львовна, молодая девушка из небогатой семьи вышла замуж за состоятельного гораздо старшего её летами вдового купца Зиновия Борисыча Измайлова. Измайловы торговали крупчаткою, держали в уезде большую мельницу. Городской дом их был очень хороший. Детей у Катерины Львовны с мужем не было. Жили они втроём со старым свёкром Борисом Тимофеичем. При всем довольстве и добре житье Катерины Львовны в запертом купеческом доме с высоким забором было самое скучное. Муж и свёкор с утра уходили заниматься делами, а молодая белотелая красавица ходила в одиночестве по дому, среди икон и лампад – и даже понянчиться с ребёнком по бездетности не могла.
Лесков «Леди Макбет Мценского уезда», глава 2 – краткое содержание
Раз весной прорвало принадлежавшую Измайловым мельничную плотину. Зиновий Борисыч был безотлучно на починке мельницы, а Катерина Львовна в своём мезонинчике одна зевала. Гуляя со скуки по двору, услышала она весёлый смех у амбаров и увидала, как молодые приказчики подшучивают над незамужней румяной кухаркой Аксиньей. Недавно нанявшийся к Измайловым красивый молодец Сергей позвал Катерину Львовну взвеситься на весах. С шутливыми присказками предложил он ей побороться, а когда хозяйка, развеселившись, приподняла локоточки, схватил её и крепко прижал на миг к себе.
Катерина Львовна вышла из амбара, раскрасневшись. Аксинья рассказала ей: Сергей этот допреж у соседних купцов служил и там, сказывают, с самой женой хозяина был в любви.
Лесков. Леди Макбет Мценского уезда. Аудиокнига
Лесков «Леди Макбет Мценского уезда», глава 3 – краткое содержание
Муж Катерины Львовны всё не возвращался с мельницы, а свекор Борис Тимофеич раз вечером поехал к старому приятелю на именины. В тёплых сумерках молодая красавица сидела в мезонине у окна, а из дворовой кухни вышел Сергей. Он поклонился, а потом вдруг попросил разрешения зайти к ней: «Дельце одно к вам имею».
Она впустила его. Сергей вначале спросил, нет ли у неё книжечки почитать, а потом вдруг сказал: так я по вам, Катерина Львовна тоскую, что готов даже булатным ножом сердце своё из груди вырезать и бросить к вашим ножкам. У Катерины Львовны закружилась голова, а Сергей, обхватил её, поднял с полу и понёс на кровать…
Лесков «Леди Макбет Мценского уезда», глава 4 – краткое содержание
Стала Катерина Львовна, пока мужа не было, что ни ночь, забавляться с Сергеем. И однажды увидал свёкор Борис Тимофеич, как спускается тот по галерейному столбу из невесткина окна.
Он схватил Сергея за ноги. Чтобы много шуму не было, позволил Сергей Борису Тимофеевичу отвести себя кладовню. Там стегал его старик нагайкою, пока из сил не выбился, а потом запер и послал за сыном.
Однако дорога до мельницы была не близка, а Катерина Львовна наутро проведала, что с Сергеем случилось. Потребовала она от свёкра выпустить её любовника. Борис Тимофеич в ответ стал невестку срамить, обещал её по приезде сына на конюшне выдрать, а соблазнителя её грозил завтра же в острог отправить.
Лесков «Леди Макбет Мценского уезда», глава 5 – краткое содержание
Но тем же вечером поел Борис Тимофеевич на ночь грибков с кашицей – и начались у него рвоты страшные. К утру старичок помер – именно так, как умирали у него в амбарах крысы, для которых Катерина Львовна яд всегда собственными руками приготовляла.
Зиновия же Борисыча посланный на мельнице не застал – тот уже уехал вёрст за сто лес покупать. А жена его Сергея из заперти выпустила и уложила отдыхать на мужниной постели. Бориса Тимофеича схоронили спешно, сына не дождавшись. Все работники дивились: что Катерина Львовна так разошлась, ни от кого не таясь, ходит козырем и Сергея от себя не отпускает.
Лесков «Леди Макбет Мценского уезда», глава 6 – краткое содержание
Раз после обеда привиделся Катерине Львовне сон: будто промежду ее с Сергеем трется толстый серый кот, усы как у оброчного бурмистра. Мурлычет он ласковую песню, словно про любовь рассказывает. Хотела она его выгнать, а кот, как туман, мимо пальцев у нее проходит. Проснулась красавица – кота нет, только красивый Сергей своей рукой ее грудь к своему горячему лицу прижимает.
Пошли Катерина Львовна с Сергеем под цветущею яблоней чай пить. Она расспрашивала: сох ли он раньше по ней. Сергей же с грустным видом стал говорить, что с ней бы всю жизнь не расстался. Но вот скоро вернётся Зиновий Борисыч – и придётся ему с тоскою смотреть, как он Катерину Львовну за белые ручки в свою опочивальню ведёт.
Прижав сергееву голову к своей груди, проговорила Катерина Львовна: «Уж я знаю, как я тебя и купцом сделаю и жить с тобой совсем как следует стану».
Иллюстрация к очерку Н. Лескова «Леди Макбет Мценского уезда». Художник Н. Кузьмин
Лесков «Леди Макбет Мценского уезда», глава 7 – краткое содержание
Легли они ночью с Сергеем спать, и опять приснился Катерине Львовне тот же кот. Только голова у него теперь оказалась – свёкра Бориса Тимофеевича. Мурчал он, что с кладбища нарочно пришел поглядеть, как она с Сергеем мужнину постельку согревает.
Закричала молодая жена благим матом. Проснулась – и слышит: будто кто-то на двор через ворота перелез. Собаки метнулись, да и стихли. Догадалась Катерина Львовна: это Зиновий Борисыч вернулся.
Быстро разбудила она Сергея. Тот в окно вылез, но Катерина Львовна велела ему по столбу вниз не спускаться, а ждать под окном же, на галерее.
Зиновий Борисыч к её двери тихо подошёл и сначала ждал, прислушиваясь. Потом постучал. Катерина Львовна впустила его, будто только проснулась.
Зиновий Борисыч смотрел хмуро. Сел и стал расспрашивать: как же это вы тятеньку схоронили? и сами как время провождали?
«Помер тятенька», – отвечала Катерина Львовна, а сама, будто бегая за самоваром, Сергею тихо шепнула: не зевай! Вошла она опять в комнату, а муж держит в руках сергеев поясок, на перине лежавший. Стал он ей выговаривать, что про все её амурные дела слыхал. Но Катерина Львовна стала смело ему отвечать – и вдруг ввела за рукав в комнату Сергея, дерзко его поцеловав. Зиновий Борисыч залепил ей пощёчину.
Лесков «Леди Макбет Мценского уезда», глава 8 – краткое содержание
Катерина Львовна кинулась на супруга, сильными руками повалила его на пол. Обе руки хозяина Сергей к полу коленами придавил. Зиновий Борисыч вырвался и как зверь закусил Сергея зубами за горло, но застонал и уронил голову: жена ударила его по виску тяжёлым подсвечником. Теряя сознание, Зиновий Борисыч просил попа – исповедаться, а Сергей по знаку любовницы стал его душить.
Через пять минут всё было кончено. Сергей снес труп Зиновия Борисыча в погребок. Катерина Львовна мочалкой стёрла пятна крови из разбитой подсвечником мужниной головы. «Ну вот ты теперь и купец», – сказала она, положив свои белые руки на плечи Сергею, которого била лихорадка.
Сергей закопал убитого в погребке, так, что и сыскать его нельзя было.
Лесков «Леди Макбет Мценского уезда», глава 9 – краткое содержание
Все дивились, почему Зиновий Борисыч так долго не возвращается. Ямщик, рассказал, что вёз его к городу, но версты за три до него купец слез и пошёл дальше пешком. Начатые розыски ничего не открыли.
Тем временем Катерина Львовна поживала с Сергеем, записав мужнин капитал на себя. Вскоре открылось, что она беременна.
Но узналось и другое: большая часть денег из оборота Зиновия Борисыча принадлежала его малолетнему племяннику, Федору Лямину. И вскоре приехала старушка – сестра двоюродная Бориса Тимофеича с этим племянником Фёдором.
Сергей, увидев приезжих, побледнел и стал говорить: «Теперь, Катерина Ильвовна, все наше с вами дело прах. Капитал в раздел пойдет». Она успокаивала: нешто и нам мало будет? Но Сергей убеждал: по любви моей к вам я желал бы, Катерина Ильвовна, видеть вас настоящей дамой. А при уменьшении капитала этого может не произойти – и супротив людских глаз, подлых и завистливых, ужасно это будет больно…
Лесков «Леди Макбет Мценского уезда», глава 10 – краткое содержание
Стала Катерина Львовна думать: а почему я и в самом деле должна через Федю лишиться капитала? «Столько греха на свою душу приняла, а он без всяких хлопот приехал и отнимает у меня».
Между тем стала она от беременности полнеть, и пересуды в городе насчёт неё и Сергея усиливались.
А мальчик Федя Лямин, и не помышлявший, что он другим перешел дорогу, заболел ветрянкой и слёг. Бабушка же его раз пошла в церковь к вечерне, заказав присмотреть за внуком Катерине Львовне.
Федя, лёжа на кровати, читал жития святых. Катерина Львовна и Сергей сошлись в другой комнате. Вначале молчали, а потом Катерина как бы ненароком спросила: сходить что ли к Феде? он там один…
«Один?» – переспросил Сергей, глянув исподлобья. Они переглянулись. «Пойдём!» – порывисто выговорила Катерина Львовна. Сергей снял сапоги и пошёл за ней.
Лесков «Леди Макбет Мценского уезда», глава 11 – краткое содержание
Больной мальчик вздрогнул и опустил книжку, когда вошла Катерина Львовна. «Ох, я, тетенька, испугался, – сказал он, тревожно улыбаясь. – Как будто кто-то сюда за вами шёл». За дверью вдруг скрипнула половица, и Федя неистово вскрикнул, увидав, как входит бледный, босой Сергей. Катерина Львовна зажала ребёнку рот и крикнула Сергею: «А ну, держи ровно, чтоб не бился!»
Сергей схватил ноги мальчика, а его любовница бросила Феде на лицо пуховую подушку и навалилась на нее крепкой, упругой грудью.
«Кончился», – проговорила она после минут четырёх гробового молчания. Но только она хотела отойти от кровати с бездыханным телом, как дом сотрясли громовые удары в окна и дверь. Сергей задрожал и бросился бежать. Ему казалось, что в дом ворвался мёртвый Зиновий Борисыч.
Катерина Львовна сохранила больше самообладания. Уложив мертвую голову Феди в самой естественной спящей позе на подушках, она побежала отворить дверь. В дом ворвалась толпа народа.
Лесков «Леди Макбет Мценского уезда», глава 12 – краткое содержание
Вышло вот что. Люди валили мимо дома Измайловых с церковной службы и тараторили про молодую вдову-купчиху и её амуры с приказчиком Серёжкой. Увидев свет между ставнями, двое молодых парней подсадили третьего – посмотреть, что там делается. Этот третий вдруг заорал: душат кого-то здесь, душат! – и отчаянно заколотил в окно руками.
Сбежавшийся народ стал бить в двери и ставни. Ворвавшись в дом, все увидели мёртвого Федю.
Сергея и Катерину Львовну взяли под стражу. Она всё спокойно отрицала, но Сергей сразу расплакался и признался в двух убийствах. По его указанию вырыли труп Зиновия Борисыча. Обоих преступников приговорили к каторге, высекли плетьми на торговой площади, а Сергею ещё наложили на лицо три каторжных клейма. В острожной больнице Катерина Львовна родила ребёнка, однако тут же отвернулась от него, равнодушно сказав: «Ну его совсем».
Лесков «Леди Макбет Мценского уезда», глава 13 – краткое содержание
Партия, в которую попали Сергей и Катерина Львовна, выступила к месту каторги. Ещё не доходя до Нижнего Катерина Львовна раздала все свои скудные деньги этапным ундерам, чтобы те разрешали ей идти с Сергеем рядышком и постоять с ним обнявшись часок темной ночью в холодном этапном коридоре. Только Сергей стал что-то до нее очень неласков и часто поругивал: зачем она свои четвертачки отдаёт ундеру, а не ему – хоть бы и свидания лишнего не было. Катерина Львовна иной раз до крови губы кусала при таких его словах.
В Нижнем их партия соединилась с ещё одной, где были две женщины: ленивая, податливая солдатка Фиона и семнадцатилетняя свежая блондиночка Сонетка. Фиона стала по пути дарить свою любовь то одному, то другому арестанту. Сонетка же имела вкус, собой не разбрасывалась, в страсти блюла выбор.
Лесков «Леди Макбет Мценского уезда», глава 14 – краткое содержание
Сергей стал, не скрываясь, искать расположения Фионы. Вскоре Катерина Львовна застала их лежащими друг с другом в коридоре. Сорвав платок с лица Фионы, она под дружный хохот из мужской камеры ударила Сергея по лицу его концами и убежала. До утра она внушала сама себе: «не люблю ж его» – но чувствовала, что любила еще горячее. Сергей же назавтра сказал ей в дороге: «Ты, Катерина Ильвовна, теперь невелика купчиха: так ты не пыщись, сделай милость. Козьи рога у нас в торг нейдут».
Вскоре он начал заигрывать с беленькой Сонеткой, и та принимала его игру благосклонно. Катерина Львовна места не находила, но вдруг однажды Сергей подошёл к ней с виноватым видом и просил ночью выйти к нему на свидание.
Она сунула ундеру последние 17 копеек. Сергей стал обнимать её, как встарь, а потом пожаловался: до смерти ноги болят, хочу в Казани в лазарет попроситься.
У Катерины Львовны захолонуло сердце от мысли, что она от Казани пойдёт дальше без него. Но Сергей сказал: вот если бы мне шерстяные чулки, то было бы лучше. У Катерины Львовны были чулки в сумочке. Сбегав в камеру, она вытащила их и с радостью отдала Сергею.
Лесков «Леди Макбет Мценского уезда», глава 15 – краткое содержание
Выйдя в путь на следующий день, Катерина Львовна вдруг увидела Сонетку, стоявшую в тех самых её чулках. В глазах у нее помутилось. На первом привале она подошла к Сергею и плюнула ему прямо в глаза. Арестанты и особенно Сонетка заливались хохотом.
Следующей ночью, когда Катерина Львовна спала на нарах, в женскую казарму зашли два человека. Один прыгнул ей на спину и крепко схватил руки, а другой стал во всю мочь хлестать по спине толстой верёвкой. Он отсчитал вслух 50 ударов, и в голосе его нетрудно было узнать Сергея. Оба мужчины затем быстро скрылись, а невдалеке хихикнула Сонетка. Весь остаток ночи Катерина Львовна прорыдала, однако утром вышла на перекличку с каменным спокойствием.
Этап потянулся по холодной грязи под серым, пасмурным небом. «Что, купчиха? Все ли ваше степенство в добром здоровье?» – нагло спросил Катерину Львовну Сергей и при ней обнял и поцеловал Сонетку. Катерина Львовна шла, как неживая.
Показалась широкая Волга. Арестантов стали заводить на паром. Кто-то знал, что на этом пароме можно купить водки. «Купчиха, – вновь обратился к Катерине Львовне Сергей, – а ну-ко по старой дружбе угости водочкой. Вспомни нашу прежнюю любовь, как мы с тобой, моя радость, погуливали, твоих родных без попов и без дьяков на вечный спокой спроваживали».
Катерина Львовна недвижным взором глядела на волны и шевелила губами. Вдруг из одного вала показалась ей синяя голова Бориса Тимофеича; из другого выглянул муж, обнявшись с поникшим головкой Федей. Катерина Львовна задрожала, взгляд её сделался диким. Закачавшись, она нежданно схватила Сонетку за ноги и перекинулась с нею за борт парома.
Все засуетились и закричали. Две женщины поначалу скрылись в волнах. Потом из следующего вала, вскинув руки, появилась Сонетка. Но из другой волны высоко поднялась Катерина Львовна, бросилась на Сонетку, как сильная щука на плотицу, и обе более уже не показались.
Катерина Львовна в повести Лескова носит прозвище злодейки
Катерина Львовна, «по наружности женщина очень приятная», живет в зажиточном доме купца Измайлова со вдовым свекром Борисом Тимофеевичем и немолодым мужем Зиновием Борисовичем. Детей у Катерины Львовны нет, и «при всем довольстве» житье её «за неласковым мужем» самое скучное. На шестой год замужества
Зиновий Борисович уезжает на мельничную плотину, оставив Катерину Львовну «одну-одинешеньку». Во дворе своего дома она мерится силой с дерзким работником Сергеем, а от кухарки Аксиньи узнает, что молодец этот служит у Измайловых уже месяц, а из прежнего дома был изгнан за «любовь» с хозяйкой. Вечером Сергей приходит к Катерине Львовне, жалуется на скуку, говорит, что любит, и остается до утра. Но в одну из ночей Борис Тимофеевич замечает, как из невесткина окна спускается книзу красная рубаха Сергея. Свекр грозит, что все расскажет мужу Катерины Львовны, а Сергея в острог отправит. В ту же ночь Катерина Львовна отравляет своего свекра белым порошком, припасенным для крыс, и продолжает «алигорию» с Сергеем.
Между тем Сергей становится сух с Катериной Львовной, ревнует её к мужу и говорит о своем ничтожном состоянии, признаваясь, что хотел бы «пред святым пред вечным храмом» мужем ей быть. В ответ Катерина Львовна обещает сделать его купцом. Возвращается домой Зиновий Борисович и обвиняет Катерину Львовну в «амурах». Катерина Львовна выводит Сергея и смело целует его при муже. Любовники убивают Зиновия Борисовича, а труп хоронят в погребке. Зиновия Борисовича бесполезно разыскивают, а Катерина Львовна «поживает себе с Сергеем, по вдовьему положению на свободе».
Вскоре к Измайловой приезжает жить малолетний племянник Зиновия Борисовича Федор Ляпин, деньги которого были у покойного купца в обороте. Наущаемая Сергеем, Катерина Львовна задумывает извести богобоязненного мальчика В ночь Всенощной под праздник Введения мальчик остается в доме наедине с любовниками и читает Житие святого Федора Стратилата. Сергей хватает Федю, а Катерина Львовна душит его пуховою подушкой. Но как только мальчик умирает, дом начинает трястись от ударов, Сергей паникует, видит покойного Зиновия Борисовича, и только Катерина Львовна понимает, что это с грохотом ломится народ, увидевший в щелку, что в «грешном доме» делается.
Сергея забирают в часть, и он при первых словах священника о страшном суде признается в убийстве Зиновия Борисовича и называет Катерину Львовну соучастницей. Катерина Львовна все отрицает, но на очной ставке признается, что убила «для Сергея». Убийц наказывают плетьми и приговаривают к каторжным работам. Сергей возбуждает сочувствие, а Катерина Львовна ведет себя стойко и даже на родившегося ребенка смотреть отказывается. Его, единственного наследника купца, отдают на воспитание. Катерина Львовна думает только о том, как бы поскорей на этап попасть и Сергея повидать. Но на этапе Сергей неласков и тайные свидания его не радуют. У Нижнего Новгорода к заключенным присоединяется московская партия, с которой идут солдатка Фиона свободного нрава и семнадцатилетняя Сонетка, о которой говорят: «около рук вьется, а в руки не дается».
Катерина Львовна устраивает очередное свидание с любовником, но застает в его объятиях безотказную Фиону и ссорится с Сергеем. Так и не помирившись с Катериной Львовной, Сергей начинает «чепуриться» и заигрывать с Сонеткой, которая будто «ручнеет». Катерина Львовна решает оставить гордость и мириться с Сергеем, а во время свидания Сергей жалуется на боль в ногах, и Катерина Львовна отдает ему толстые шерстяные чулки. На следующий день она замечает эти чулки на Сонетке и плюет Сергею в глаза. Ночью Сергей вместе с товарищем избивает Катерину Львовну под хихиканье Сонетки. Катерина Львовна выплакивает горе на груди Фионы, вся партия во главе с Сергеем над ней издевается, но Катерина Львовна ведет себя с «деревянным спокойствием». А когда партия переправляется на пароме на другую сторону реки, Катерина Львовна хватает Сонетку за ноги, перекидывается вместе с ней за борт, и обе тонут.
Николай Семёнович Лесков
ЛЕДИ МАКБЕТ МЦЕНСКОГО УЕЗДА
«Первую песенку зардевшись спеть.»
Поговорка
Глава первая
Иной раз в наших местах задаются такие характеры, что, как бы много лет ни прошло со встречи с ними, о некоторых из них никогда не вспомнишь без душевного трепета. К числу таких характеров принадлежит купеческая жена Катерина Львовна Измайлова, разыгравшая некогда страшную драму, после которой наши дворяне, с чьего-то легкого слова, стали звать ее леди Макбет Мценского уезда.
Катерина Львовна не родилась красавицей, но была по наружности женщина очень приятная. Ей от роду шел всего двадцать четвертый год; росту она была невысокого, но стройная, шея точно из мрамора выточенная, плечи круглые, грудь крепкая, носик прямой, тоненький, глаза черные, живые, белый высокий лоб и черные, аж досиня черные волосы. Выдали ее замуж за нашего купца Измайлова с Тускари из Курской губернии, не по любви или какому влечению, а так, потому что Измайлов к ней присватался, а она была девушка бедная, и перебирать женихами ей не приходилось. Дом Измайловых в нашем городе был не последний: торговали они крупчаткою, держали в уезде большую мельницу в аренде, имели доходный сад под городом и в городе дом хороший. Вообще купцы были зажиточные. Семья у них к тому же была совсем небольшая: свекор Борис Тимофеич Измайлов, человек уже лет под восемьдесят, давно вдовый; сын его Зиновий Борисыч, муж Катерины Львовны, человек тоже лет пятидесяти с лишком, да сама Катерина Львовна, и только всего. Детей у Катерины Львовны, пятый год, как она вышла за Зиновия Борисыча, не было. У Зиновия Борисыча не было детей и от первой жены, с которою он прожил лет двадцать, прежде чем овдовел и женился на Катерине Львовне. Думал он и надеялся, что даст ему бог хоть от второго брака наследника купеческому имени и капиталу; но опять ему в этом и с Катериной Львовной не посчастливилось.
Бездетность эта очень много огорчала Зиновия Борисыча, и не то что одного Зиновия Борисыча, а и старика Бориса Тимофеича, да даже и самое Катерину Львовну это очень печалило. Раз, что скука непомерная в запертом купеческом терему с высоким забором и спущенными цепными собаками не раз наводила на молодую купчиху тоску, доходящую до одури, и она рада бы, бог весть как рада бы она была понянчиться с деточкой; а другое и попреки ей надоели: «Чего шла да зачем шла замуж; зачем завязала человеку судьбу, неродица», словно и в самом деле она преступление какое сделала и перед мужем, и перед свекром, и перед всем их честным родом купеческим.
При всем довольстве и добре житье Катерины Львовны в свекровом доме было самое скучное. В гости она езжала мало, да и то если и поедет она с мужем по своему купечеству, так тоже не на радость. Народ все строгий: наблюдают, как она сядет, да как пройдет, как встанет; а у Катерины Львовны характер был пылкий, и, живя девушкой в бедности, она привыкла к простоте и свободе: пробежать бы с ведрами на реку да покупаться бы в рубашке под пристанью или обсыпать через калитку прохожего молодца подсолнечною лузгою; а тут все иначе. Встанут свекор с мужем ранехонько, напьются в шесть часов утра чаю, да и по своим делам, а она одна слоняет слоны из комнаты в комнату. Везде чисто, везде тихо и пусто, лампады сияют перед образами, а нигде по дому ни звука живого, ни голоса человеческого.
Походит, походит Катерина Львовна по пустым комнатам, начнет зевать со скуки и полезет по лесенке в свою супружескую опочивальню, устроенную на высоком небольшом мезонинчике. Тут тоже посидит, поглазеет, как у амбаров пеньку вешают или крупчатку ссыпают, – опять ей зевнется, она и рада: прикорнет часок-другой, а проснется – опять та же скука русская, скука купеческого дома, от которой весело, говорят, даже удавиться. Читать Катерина Львовна была не охотница, да и книг к тому же, окромя Киевского патерика, в доме их не было.
Скучною жизнью жилось Катерине Львовне в богатом свекровом доме в течение целых пяти лет ее жизни за неласковым мужем; но никто, как водится, не обращал на эту скуку ее ни малейшего внимания.
Глава вторая
На шестую весну Катерины Львовниного замужества у Измайловых прорвало мельничную плотину. Работы на ту пору, как нарочно, на мельницу было завезено много, а прорва учинилась огромная: вода ушла под нижний лежень холостой скрыни, и захватить ее скорой рукой никак не удавалось. Согнал Зиновий Борисыч народу на мельницу с целой округи, и сам там сидел безотлучно; городские дела уж один старик правил, а Катерина Львовна маялась дома по целым дням одна-одинешенька. Сначала ей без мужа еще скучней было, а тут будто даже как и лучше показалось: свободнее ей одной стало. Сердце ее к нему никогда особенно не лежало, а без него по крайней мере одним командиром над ней стало меньше.
Сидела раз Катерина Львовна у себя на вышке под окошечком, зевала-зевала, ни о чем определенном не думала, да и стыдно ей, наконец, зевать стало. А на дворе погода такая чудесная: тепло, светло, весело, и сквозь зеленую деревянную решетку сада видно, как по деревьям с сучка на сучок перепархивают разные птички.
«Что это я в самом деле раззевалась? – подумала Катерина Львовна. – Сем-ну я хоть встану по двору погуляю или в сад пройдусь».
Накинула на себя Катерина Львовна старую штофную шубочку и вышла.
На дворе так светло и крепко дышится, а на галерее у амбаров такой хохот веселый стоит.
– Чего это вы так радуетесь? – спросила Катерина Львовна свекровых приказчиков.
– А вот, матушка Катерина Ильвовна, свинью живую вешали, – отвечал ей старый приказчик.
– Какую свинью?
– А вот свинью Аксинью, что родила сына Василья да не позвала нас на крестины, – смело и весело рассказывал молодец с дерзким красивым лицом, обрамленным черными как смоль кудрями и едва пробивающейся бородкой.
Из мучной кади, привешенной к весовому коромыслу, в эту минуту выглянула толстая рожа румяной кухарки Аксиньи.
– Черти, дьяволы гладкие, – ругалась кухарка, стараясь схватиться за железное коромысло и вылезть из раскачивающейся кади.
– Восемь пудов до обеда тянет, а пихтерь сена съест, так и гирь недостанет, – опять объяснил красивый молодец и, повернув кадь, выбросил кухарку на сложенное в угле кулье.
Баба, шутливо ругаясь, начала оправляться.
– Ну-ка, а сколько во мне будет? – пошутила Катерина Львовна и, взявшись за веревки, стала на доску.
– Три пуда семь фунтов, – отвечал тот же красивый молодец Сергей, бросив гирь на весовую скайму. – Диковина!
– Чему же ты дивуешься?
– Да что три пуда в вас потянуло, Катерина Ильвовна. Вас, я так рассуждаю, целый день на руках носить надо – и то не уморишься, а только за удовольствие это будешь для себя чувствовать.
– Что ж я, не человек, что ли? Небось тоже устанешь, – ответила, слегка краснея, отвыкшая от таких речей Катерина Львовна, чувствуя внезапный прилив желания разболтаться и наговориться словами веселыми и шутливыми.
– Ни боже мой! В Аравию счастливую занес бы, – отвечал ей Сергей на ее замечание.
– Не так ты, молодец, рассуждаешь, – говорил ссыпавший мужичок. – Что есть такое в нас тяжесть? Разве тело наше тянет? тело наше, милый человек, на весу ничего не значит: сила наша, сила тянет – не тело!
– Да, я в девках страсть сильна была, – сказала, опять не утерпев, Катерина Львовна. – Меня даже мужчина не всякий одолевал.
– А ну-с, позвольте ручку, если как это правда, – попросил красивый молодец.
Катерина Львовна смутилась, но протянула руку.
– Ой, пусти кольцо: больно! – вскрикнула Катерина Львовна, когда Сергей сжал в своей руке ее руку, и свободною рукою толкнула его в грудь.
Молодец выпустил хозяйкину руку и от ее толчка отлетел на два шага в сторону.
Глава первая
Иной раз в наших местах задаются такие характеры, что, как бы много лет ни прошло со встречи с ними, о некоторых из них никогда не вспомнишь без душевного трепета. К числу таких характеров принадлежит купеческая жена Катерина Львовна Измайлова, разыгравшая некогда страшную драму, после которой наши дворяне, с чьего-то легкого слова, стали звать ее
леди Макбет Мценского уезда.
Катерина Львовна не родилась красавицей, но была по наружности женщина очень приятная. Ей от роду шел всего двадцать четвертый год; росту она была невысокого, но стройная, шея точно из мрамора выточенная, плечи круглые, грудь крепкая, носик прямой, тоненький, глаза черные, живые, белый высокий лоб и черные, аж досиня черные волосы. Выдали ее замуж за нашего купца Измайлова с Тускари из Курской губернии, не по любви или какому влечению, а так, потому что Измайлов к ней присватался, а она была девушка бедная, и перебирать женихами ей не приходилось. Дом Измайловых в нашем городе был не последний: торговали они крупчаткою, держали в уезде большую мельницу в аренде, имели доходный сад под городом и в городе дом хороший. Вообще купцы были зажиточные. Семья у них к тому же была совсем небольшая: свекор Борис Тимофеич Измайлов, человек уже лет под восемьдесят, давно вдовый; сын его Зиновий Борисыч, муж Катерины Львовны, человек тоже лет пятидесяти с лишком, да сама Катерина Львовна, и только всего. Детей у Катерины Львовны, пятый год, как она вышла за Зиновия Борисыча, не было. У Зиновия Борисыча не было детей и от первой жены, с которою он прожил лет двадцать, прежде чем овдовел и женился на Катерине Львовне. Думал он и надеялся, что даст ему бог хоть от второго брака наследника купеческому имени и капиталу; но опять ему в этом и с Катериной Львовной не посчастливилось.
Бездетность эта очень много огорчала Зиновия Борисыча, и не то что одного Зиновия Борисыча, а и старика Бориса Тимофеича, да даже и самое Катерину Львовну это очень печалило. Раз, что скука непомерная в запертом купеческом терему с высоким забором и спущенными цепными собаками не раз наводила на молодую купчиху тоску, доходящую до одури, и она рада бы, бог весть как рада бы она была понянчиться с деточкой; а другое и попреки ей надоели: «Чего шла да зачем шла замуж; зачем завязала человеку судьбу, неродица», словно и в самом деле она преступление какое сделала и перед мужем, и перед свекром, и перед всем их честным родом купеческим.
При всем довольстве и добре житье Катерины Львовны в свекровом доме было самое скучное. В гости она езжала мало, да и то если и поедет она с мужем по своему купечеству, так тоже не на радость. Народ все строгий: наблюдают, как она сядет, да как пройдет, как встанет; а у Катерины Львовны характер был пылкий, и, живя девушкой в бедности, она привыкла к простоте и свободе: пробежать бы с ведрами на реку да покупаться бы в рубашке под пристанью или обсыпать через калитку прохожего молодца подсолнечною лузгою; а тут все иначе. Встанут свекор с мужем ранехонько, напьются в шесть часов утра чаю, да и по своим делам, а она одна слоняет слоны из комнаты в комнату. Везде чисто, везде тихо и пусто, лампады сияют перед образами, а нигде по дому ни звука живого, ни голоса человеческого.
Походит, походит Катерина Львовна по пустым комнатам, начнет зевать со скуки и полезет по лесенке в свою супружескую опочивальню, устроенную на высоком небольшом мезонинчике. Тут тоже посидит, поглазеет, как у амбаров пеньку вешают или крупчатку ссыпают, – опять ей зевнется, она и рада: прикорнет часок-другой, а проснется – опять та же скука русская, скука купеческого дома, от которой весело, говорят, даже удавиться. Читать Катерина Львовна была не охотница, да и книг к тому же, окромя Киевского патерика, в доме их не было.
Скучною жизнью жилось Катерине Львовне в богатом свекровом доме в течение целых пяти лет ее жизни за неласковым мужем; но никто, как водится, не обращал на эту скуку ее ни малейшего внимания.
Глава вторая
На шестую весну Катерины Львовниного замужества у Измайловых прорвало мельничную плотину. Работы на ту пору, как нарочно, на мельницу было завезено много, а прорва учинилась огромная: вода ушла под нижний лежень холостой скрыни, и захватить ее скорой рукой никак не удавалось. Согнал Зиновий Борисыч народу на мельницу с целой округи, и сам там сидел безотлучно; городские дела уж один старик правил, а Катерина Львовна маялась дома по целым дням одна-одинешенька. Сначала ей без мужа еще скучней было, а тут будто даже как и лучше показалось: свободнее ей одной стало. Сердце ее к нему никогда особенно не лежало, а без него по крайней мере одним командиром над ней стало меньше.
Сидела раз Катерина Львовна у себя на вышке под окошечком, зевала-зевала, ни о чем определенном не думала, да и стыдно ей, наконец, зевать стало. А на дворе погода такая чудесная: тепло, светло, весело, и сквозь зеленую деревянную решетку сада видно, как по деревьям с сучка на сучок перепархивают разные птички.
«Что это я в самом деле раззевалась? – подумала Катерина Львовна. – Сем-ну я хоть встану по двору погуляю или в сад пройдусь».
Накинула на себя Катерина Львовна старую штофную шубочку и вышла.
На дворе так светло и крепко дышится, а на галерее у амбаров такой хохот веселый стоит.
– Чего это вы так радуетесь? – спросила Катерина Львовна свекровых приказчиков.
– А вот, матушка Катерина Ильвовна, свинью живую вешали, – отвечал ей старый приказчик.
– Какую свинью?
– А вот свинью Аксинью, что родила сына Василья да не позвала нас на крестины, – смело и весело рассказывал молодец с дерзким красивым лицом, обрамленным черными как смоль кудрями и едва пробивающейся бородкой.
Из мучной кади, привешенной к весовому коромыслу, в эту минуту выглянула толстая рожа румяной кухарки Аксиньи.
– Черти, дьяволы гладкие, – ругалась кухарка, стараясь схватиться за железное коромысло и вылезть из раскачивающейся кади.
– Восемь пудов до обеда тянет, а пихтерь
сена съест, так и гирь недостанет, – опять объяснил красивый молодец и, повернув кадь, выбросил кухарку на сложенное в угле кулье.
Баба, шутливо ругаясь, начала оправляться.
– Ну-ка, а сколько во мне будет? – пошутила Катерина Львовна и, взявшись за веревки, стала на доску.
– Три пуда семь фунтов, – отвечал тот же красивый молодец Сергей, бросив гирь на весовую скайму. – Диковина!
– Чему же ты дивуешься?
– Да что три пуда в вас потянуло, Катерина Ильвовна. Вас, я так рассуждаю, целый день на руках носить надо – и то не уморишься, а только за удовольствие это будешь для себя чувствовать.
– Что ж я, не человек, что ли? Небось тоже устанешь, – ответила, слегка краснея, отвыкшая от таких речей Катерина Львовна, чувствуя внезапный прилив желания разболтаться и наговориться словами веселыми и шутливыми.
– Ни боже мой! В Аравию счастливую занес бы, – отвечал ей Сергей на ее замечание.
– Не так ты, молодец, рассуждаешь, – говорил ссыпавший мужичок. – Что есть такое в нас тяжесть? Разве тело наше тянет? тело наше, милый человек, на весу ничего не значит: сила наша, сила тянет – не тело!
– Да, я в девках страсть сильна была, – сказала, опять не утерпев, Катерина Львовна. – Меня даже мужчина не всякий одолевал.
– А ну-с, позвольте ручку, если как это правда, – попросил красивый молодец.
Катерина Львовна смутилась, но протянула руку.
– Ой, пусти кольцо: больно! – вскрикнула Катерина Львовна, когда Сергей сжал в своей руке ее руку, и свободною рукою толкнула его в грудь.
Молодец выпустил хозяйкину руку и от ее толчка отлетел на два шага в сторону.
– Н-да, вот ты и рассуждай, что женщина, – удивился мужичок.
– Нет, а вы позвольте так взяться, на-борки, – относился, раскидывая кудри, Серега.
– Ну, берись, – ответила, развеселившись, Катерина Львовна и приподняла кверху свои локоточки.
Сергей обнял молодую хозяйку и прижал ее твердую грудь к своей красной рубашке. Катерина Львовна только было шевельнула плечами, а Сергей приподнял ее от полу, подержал на руках, сжал и посадил тихонько на опрокинутую мерку.
Катерина Львовна не успела даже распорядиться своей хваленою силою. Красная-раскрасная, поправила она, сидя на мерке, свалившуюся с плеча шубку и тихо пошла из амбара, а Сергей молодецки кашлянул и крикнул:
– Ну вы, олухи царя небесного! Сыпь, не зевай, гребла не замай; будут вершки, наши лишки.
Будто как он и внимания не обратил на то, что сейчас было.
– Девичур этот проклятый Сережка! – рассказывала, плетясь за Катериной Львовной, кухарка Аксинья. – Всем вор взял – что ростом, что лицом, что красотой, и улестит и до греха доведет. А что уж непостоянный, подлец, пренепостоянный-непостоянный!
– А ты, Аксинья… того, – говорила, идучи впереди ее, молодая хозяйка, – мальчик-то твой у тебя жив?
– Жив, матушка, жив – что ему! Где они не нужны-то кому, у тех они ведь живущи.
– И откуда это он у тебя?
– И-и! так, гулевой – на народе ведь живешь-то – гулевой.
– Давно он у нас, этот молодец?
– Кто это? Сергей-то, что ли?
– Да.
– С месяц будет. У Копчоновых допреж служил, так прогнал его хозяин. – Аксинья понизила голос и досказала: – Сказывают, с самой хозяйкой в любви был… Ведь вот, треанафемская его душа, какой смелый!
Глава третья
Теплые молочные сумерки стояли над городом. Зиновий Борисыч еще не возвращался с попрудки. Свекра Бориса Тимофеича тоже не было дома: поехал к старому приятелю на именины, даже и к ужину заказал себя не дожидаться. Катерина Львовна от нечего делать рано повечерила, открыла у себя на вышке окошечко и, прислонясь к косяку, шелушила подсолнечные зернышки. Люди в кухне поужинали и расходились по двору спать: кто под сараи, кто к амбарам, кто на высокие душистые сеновалы. Позже всех вышел из кухни Сергей. Он походил по двору, спустил цепных собак, посвистал и, проходя мимо окна Катерины Львовны, поглядел на нее и низко ей поклонился.
– Здравствуй, – тихо сказала ему с своей вышки Катерина Львовна, и двор смолк, словно пустыня.
– Сударыня! – произнес кто-то через две минуты у запертой двери Катерины Львовны.
– Кто это? – испугавшись, спросила Катерина Львовна.
– Не извольте пугаться: это я, Сергей, – отвечал приказчик.
– Что тебе, Сергей, нужно?
– Дельце к вам, Катерина Ильвовна, имею: просить вашу милость об одной малости желаю; позвольте взойти на минуту.
Катерина Львовна повернула ключ и впустила Сергея.
– Что тебе? – спросила она, сама отходя к окошку.
– Пришел к вам, Катерина Ильвовна, попросить, нет ли у вас какой-нибудь книжечки почитать. Скука очень одолевает.
– У меня, Сергей, нет никаких книжек: не читаю я их, – отвечала Катерина Львовна.
– Такая скука, – жаловался Сергей.
– Чего тебе скучать!
– Помилуйте, как не скучать: человек я молодой, живем мы словно как в монастыре каком, а вперед видишь только то, что, может быть, до гробовой доски должен пропадать в таком одиночестве. Даже отчаянье иногда приходит.
– Чего ж ты не женишься?
– Легко сказать, сударыня, жениться! На ком тут жениться? Человек я незначительный; хозяйская дочь за меня не пойдет, а по бедности все у нас, Катерина Ильвовна, вы сами изволите знать, необразованность. Разве оне могут что об любви понимать как следует! Вот изволите видеть, какое ихнее и у богатых-то понятие. Вот вы, можно сказать, каждому другому человеку, который себя чувствует, в утешение бы только для него были, а вы у них как канарейка в клетке содержитесь.
– Да, мне скучно, – сорвалось у Катерины Львовны.
– Как не скучать, сударыня, в эдакой жизни! Хоша бы даже и предмет какой у вас был со стороны, так, как другие прочие делают, так вам и видеться с ним даже невозможно.
– Ну это ты… не то совсем. Мне вот, когда б я себе ребеночка бы родила, вот бы с ним, кажется, и весело стало.
– Да ведь это, позвольте вам доложить, сударыня, ведь и ребенок тоже от чего-нибудь тоже бывает, а не так же. Нешто теперь, по хозяевам столько лет живши и на эдакую женскую жизнь по купечеству глядючи, мы тоже не понимаем? Песня поется: «без мила дружка обуяла грусть-тоска», и эта тоска, доложу вам, Катерина Ильвовна, собственному моему сердцу столь, могу сказать, чувствительна, что вот взял бы я его вырезал булатным ножом из моей груди и бросил бы к вашим ножкам. И легче, сто раз легче бы мне тогда было…
У Сергея задрожал голос.
– Что это ты мне тут про свое сердце сказываешь? Мне это ни к чему. Иди ты себе…
– Нет, позвольте, сударыня, – произнес Сергей, трепеща всем телом и делая шаг к Катерине Львовне. – Знаю я, вижу и очень даже чувствую и понимаю, что и вам не легче моего на свете; ну только теперь, – произнес он одним придыханием, – теперь все это состоит в эту минуту в ваших руках и в вашей власти.
– Ты чего? чего? Чего ты пришел ко мне? Я за окно брошусь, – говорила Катерина Львовна, чувствуя себя под несносною властью неописуемого страха, и схватилась рукою за подоконницу.
– Жизнь ты моя несравненная! на что тебе бросаться? – развязно прошептал Сергей и, оторвав молодую хозяйку от окна, крепко ее обнял.
– Ox! ox! пусти, – тихо стонала Катерина Львовна, слабея под горячими поцелуями Сергея, а сама мимовольно прижималась к его могучей фигуре.
Сергей поднял хозяйку, как ребенка, на руки и унес ее в темный угол.
В комнате наступило безмолвие, нарушавшееся только мерным тиканьем висевших над изголовьем кровати Катерины Львовны карманных часов ее мужа; но это ничему не мешало.
– Иди, – говорила Катерина Львовна через полчаса, не смотря на Сергея и поправляя перед маленьким зеркальцем свои разбросанные волосы.
– Чего я таперича отсюдова пойду, – отвечал ей счастливым голосом Сергей.
– Свекор двери запрет.
– Эх, душа, душа! Да каких ты это людей знала, что им только дверью к женщине и дорога? Мне что к тебе, что от тебя – везде двери, – отвечал молодец, указывая на столбы, поддерживающие галерею.
Глава четвертая
Зиновий Борисыч еще неделю не бывал домой, и всю эту неделю жена его, что ночь, до самого бела света гуляла с Сергеем.
Много было в эти ночи в спальне Зиновия Борисыча и винца из свекрового погреба попито, и сладких сластей поедено, и в сахарные хозяйкины уста поцеловано, и черными кудрями на мягком изголовье поиграно. Но не все дорога идет скатертью, бывают и перебоинки.
Не спалось Борису Тимофеичу: блуждал старик в пестрой ситцевой рубашке по тихому дому, подошел к одному окну, подошел к другому, смотрит, а по столбу из-под невесткина окна тихо-тихохонько спускается книзу красная рубаха молодца Сергея. Вот тебе и новость! Выскочил Борис Тимофеич и хвать молодца за ноги. Тот развернулся было, чтоб съездить хозяина от всего сердца по уху, да и остановился, рассудив, что шум выйдет.
– Сказывай, – говорит Борис Тимофеич, – где был, вор ты эдакой?
– А где был, – говорит, – там меня, Борис Тимофеич, сударь, уж нету, – отвечал Сергей.
– У невестки ночевал?
– Про то, хозяин, опять-таки я знаю, где ночевал; а ты вот что, Борис Тимофеич, ты моего слова послушай: что, отец, было, того назад не воротишь; не клади ж ты по крайности позору на свой купеческий дом. Сказывай, чего ты от меня теперь хочешь? Какого ублаготворения желаешь?
– Желаю я тебе, аспиду, пятьсот плетей закатить, – отвечал Борис Тимофеич.
– Моя вина – твоя воля, – согласился молодец. – Говори, куда идти за тобой, и тешься, пей мою кровь.
Повел Борис Тимофеич Сергея в свою каменную кладовеньку, и стегал он его нагайкою, пока сам из сил выбился. Сергей ни стона не подал, но зато половину рукава у своей рубашки зубами изъел.
Бросил Борис Тимофеич Сергея в кладовой, пока взбитая в чугун спина заживет; сунул он ему глиняный кувшин водицы, запер его большим замком и послал за сыном.
Но за сто верст на Руси по проселочным дорогам еще и теперь не скоро ездят, а Катерине Львовне без Сергея и час лишний пережить уже невмоготу стало. Развернулась она вдруг во всю ширь своей проснувшейся натуры и такая стала решительная, что и унять ее нельзя. Проведала она, где Сергей, поговорила с ним через железную дверь и кинулась ключей искать. «Пусти, тятенька, Сергея», – пришла она к свекру.
Старик так и позеленел. Он никак не ожидал такой наглой дерзости от согрешившей, но всегда до сих пор покорной невестки.
– Что ты это, такая-сякая, – начал он срамить Катерину Львовну.
– Пусти, – говорит, – я тебе совестью заручаюсь, что еще худого промеж нас ничего не было.
– Худого, – говорит, – не было! – а сам зубами так и скрипит. – А чем вы там с ним по ночам займались? Подушки мужнины перебивали?
А та все с своим пристает: пусти его да пусти.
– А коли так, – говорит Борис Тимофеич, – так вот же тебе: муж приедет, мы тебя, честную жену, своими руками на конюшне выдерем, а его, подлеца, я завтра же в острог отправлю.
Тем Борис Тимофеич и порешил; но только это решение его не состоялось.
Глава пятая
Поел Борис Тимофеич на ночь грибков с кашицей, и началась у него изжога; вдруг схватило его под ложечкой; рвоты страшные поднялись, и к утру он умер, и как раз так, как умирали у него в амбарах крысы, для которых Катерина Львовна всегда своими собственными руками приготовляла особое кушанье с порученным ее хранению опасным белым порошком.
Выручила Катерина Львовна своего Сергея из стариковской каменной кладовой и без всякого зазора от людских очей уложила его отдыхать от свекровых побоев на мужниной постели; а свекра, Бориса Тимофеича, ничтоже сумняся, схоронили по закону христианскому. Дивным делом никому и невдомек ничего стало: умер Борис Тимофеич, да и умер, поевши грибков, как многие, поевши их, умирают. Схоронили Бориса Тимофеича спешно, даже и сына не дождавшись, потому что время стояло на дворе теплое, а Зиновия Борисыча посланный не застал на мельнице. Тому лес случайно как-то дешево попался еще верст за сто: посмотреть его поехал и никому путем не объяснил, куда поехал.
Справившись с этим делом, Катерина Львовна уж совсем разошлась. То она была баба неробкого десятка, а тут и нельзя было разгадать, что такое она себе задумала; ходит козырем, всем по дому распоряжается, а Сергея так от себя и не отпускает. Задивились было этому по двору, да Катерина Львовна всякого сумела найти своей щедрой рукой, и все это дивованье вдруг сразу прошло. «Зашла, – смекали, – у хозяйки с Сергеем алигория, да и только. – Ее, мол, это дело, ее и ответ будет».
А тем временем Сергей выздоровел, разогнулся и опять молодец молодцом, живым кречетом заходил около Катерины Львовны, и опять пошло у них снова житье разлюбезное. Но время катилось не для них одних: спешил домой из долгой отлучки и обиженный муж Зиновий Борисыч.
Глава шестая
На дворе после обеда стоял пеклый жар, и проворная муха несносно докучала. Катерина Львовва закрыла окно в спальне ставнями и еще шерстяным платком его изнутри завесила, да и легла с Сергеем отдохнуть на высокой купеческой постели. Спит и не спит Катерина Львовна, а только так ее и смаривает, так лицо потом и обливается, и дышится ей таково горячо и тягостно. Чувствует Катерина Львовна, что пора ей и проснуться; пора идти в сад чай пить, а встать никак не может. Наконец кухарка подошла и в дверь постучала: «Самовар, – говорит, – под яблонью глохнет». Катерина Львовна насилу прокинулась и ну кота ласкать. А кот промежду ее с Сергеем трется, такой славный, серый, рослый да претолстющий-толстый… и усы как у оброчного бурмистра. Катерина Львовна заворошилась в его пушистой шерсти, а он так к ней с рылом и лезет: тычется тупой мордой в упругую грудь, а сам такую тихонькую песню поет, будто ею про любовь рассказывает. «И чего еще сюда этот котище зашел? – думает Катерина Львовна. – Сливки тут-то я на окне поставила: беспременно он, подлый, у меня их вылопает. Выгнать его», – решила она и хотела схватить кота и выбросить, а он, как туман, так мимо пальцев у нее и проходит. «Однако откуда же этот кот у нас взялся? – рассуждает в кошмаре Катерина Львовна. – Никогда у нас в спальне никакого кота не было, а тут ишь какой забрался!» Хотела она опять кота рукой взять, а его опять нет. «О, да что ж это такое? Уж это, полно, кот ли?», – подумала Катерина Львовна. Оторопь ее вдруг взяла и сон и дрему совсем от нее прогнала. Оглянулась Катерина Львовна по горнице – никакого кота нет, лежит только красивый Сергей и своей могучей рукой ее грудь к своему горячему лицу прижимает.
Встала Катерина Львовна, села на постель, целовала, целовала Сергея, миловала, миловала его, поправила измятую перину и пошла в сад чай пить;
а солнце уже совсем свалило, и на горячо прогретую землю спускается чудный, волшебный вечер.
– Заспалась я, – говорила Аксинье Катерина Львовна и уселась на ковре под цветущею яблонью чай пить. – И что это такое, Аксиньюшка, значит? – пытала она кухарку, вытирая сама чайным полотенцем блюдечко.
– Что, матушка?
– Не то что во сне, а вот совсем наяву кот ко мне все какой-то лез.
– И, что ты это?
– Право, кот лез.
Катерина Львовна рассказала, как к ней лез кот.
– И зачем тебе его было ласкать?
– Ну вот поди ж! сама не знаю, зачем я его ласкала.
– Чудно, право! – восклицала кухарка.
– Я и сама надивиться не могу.
– Это беспременно вроде как к тебе кто-нибудь прибьется, что ли, либо еще что-нибудь такое выйдет.
– Да что ж такое именно?
– Ну
именно что
– уж этого тебе никто, милый друг, объяснить не может, что именно, а только что-нибудь да будет.
– Месяц все во сне видела, а потом этот кот, – продолжала Катерина Львовна.
– Месяц это младенец. Катерина Львовна покраснела.
– Не спослать ли сюда к твоей милости Сергея? – попытала ее напрашивающаяся в наперсницы Аксинья.
– Ну что ж, – отвечала Катерина Львовна, – и то правда, поди пошли его: я его чаем тут напою.
– То-то, я говорю, что послать его, – порешила Аксинья и закачалась уткою к садовой калитке.
Катерина Львовна и Сергею про кота рассказала.
– Мечтанье одно, – отвечал Сергей.
– С чего ж его, этого мечтанья, прежде, Сережа, никогда не было?
– Мало чего прежде не бывало! бывало, вон я на тебя только глазком гляжу да сохну, а нонче вона! Всем твоим белым телом владею.
Сергей обнял Катерину Львовну, перекружил на воздухе и, шутя, бросил ее на пушистый ковер.
– Ух, голова закружилась, – заговорила Катерина Львовна. – Сережа! поди-ка сюда; сядь тут возле, – позвала она, нежась и потягиваясь в роскошной позе.
Молодец, нагнувшись, вошел под низкую яблонь, залитую белыми цветами, и сел на ковре в ногах у Катерины Львовны.
– А ты сох же по мне, Сережа?
– Как же не сох.
– Как же ты сох? Расскажи мне про это.
– Да как про это расскажешь? Разве можно про это изъяснить, как сохнешь? Тосковал.
– Отчего ж я этого, Сережа, не чувствовала, что ты по мне убиваешься? Это ведь, говорят, чувствуют. Сергей промолчал.
– А ты для чего песни пел, если тебе по мне скучно было? что? Я ведь небось слыхала, – как ты на галдарее пел, – продолжала спрашивать, ласкаясь, Катерина Львовна.
– Что ж что песни пел? Комар вон и весь свой век поет, да ведь не с радости, – отвечал сухо Сергей.
Вышла пауза. Катерина Львовна была полна высочайшего восторга от этих признаний Сергея.
Ей хотелось говорить, а Сергей супился и молчал.
– Посмотри, Сережа, рай-то, рай-то какой! – воскликнула Катерина Львовна, смотря сквозь покрывающие ее густые ветви цветущей яблони на чистое голубое небо, на котором стоял полный погожий месяц.
Лунный свет, пробиваясь сквозь листья и цветы яблони, самыми причудливыми, светлыми пятнышками разбегался по лицу и всей фигуре лежавшей навзничь Катерины Львовны; в воздухе стояло тихо; только легонький теплый ветерочек чуть пошевеливал сонные листья и разносил тонкий аромат цветущих трав и деревьев. Дышалось чем-то томящим, располагающим к лени, к неге и к темным желаниям.
Катерина Львовна, не получая ответа, опять замолчала и все смотрела сквозь бледно-розовые цветы яблони на небо. Сергей тоже молчал; только его не занимало небо. Обхватив обеими руками свои колени. он сосредоточенно глядел на свои сапожки.
Золотая ночь! Тишина, свет, аромат и благотворная, оживляющая теплота. Далеко за оврагом, позади сада, кто-то завел звучную песню; под забором в густом черемушнике щелкнул и громко заколотил соловей; в клетке на высоком шесте забредил сонный перепел, и жирная лошадь томно вздохнула за стенкой конюшни, а по выгону за садовым забором пронеслась без всякого шума веселая стая собак и исчезла в безобразной, черной тени полуразвалившихся, старых соляных магазинов.
Катерина Львовна приподнялась на локоть и глянула на высокую садовую траву; а трава так и играет с лунным блеском, дробящимся о цветы и листья деревьев. Всю ее позолотили эти прихотливые, светлые пятнышки и так на ней и мелькают, так и трепещутся, словно живые огненные бабочки, или как будто вот вся трава под деревьями взялась лунной сеткой и ходит из стороны в сторону.
– Ах, Сережечка, прелесть-то какая! – воскликнула, оглядевшись, Катерина Львовна. Сергей равнодушно повел глазами.
«Ле́ди Ма́кбет Мце́нского уе́зда» («Катерина Измайлова») - опера Дмитрия Шостаковича в 4 действиях, 9 картинах на либретто Д. Д. Шостаковича и А. Г. Прейса по мотивам одноимённой повести Н. С. Лескова . Опера послужила поводом к осуждению композитора руководством коммунистической партии и была запрещена к постановке во второй половине 1930-х - 1950-х годах . В 1962 году поставлена (Москва) в автоцензурированном виде под названием «Катерина Измайлова», в 1966 году снят фильм под тем же названием . Постановка оперы в оригинальном виде возобновлена в 1978 году (Лондон). Премьера состоялась в январе 1934 года в Малом ленинградском оперном театре (МАЛЕГОТ) .
Действующие лица
- Борис Тимофеевич Измайлов, купец (бас)
- Зиновий Борисович Измайлов, его сын (тенор)
- Екатерина Львовна Измайлова, жена Зиновия Борисовича (сопрано)
- Сергей, работник (тенор)
- Аксинья, кухарка (сопрано)
- Задрипанный мужичонка (тенор)
- Священник (бас)
- Квартальный (баритон)
- Сонетка, каторжница (меццо-сопрано)
- Старый каторжник (бас)
- Каторжница (сопрано)
- 1-й, 2-й, 3-й приказчики (тенора)
- Работник с мельницы (бас)
- Приказчик (бас)
- Кучер (тенор)
- Дворник (бас)
- Часовой (бас)
- Пьяный гость (тенор)
Видео по теме
Действие первое
Картина 1 . Спальня в доме богатого купца Зиновия Измайлова. Екатерина Львовна (Катерина), молодая жена Измайлова, хорошо выспалась и выпила чаю с мужем. Изнывая от тоски и одиночества, она безуспешно пытается вновь заснуть, размышляет о бессмысленности своей замужней и обеспеченной жизни.
Её свёкор Борис Тимофеевич просит на ужин грибов и попрекает Екатерину бездетностью, на что та замечает, что вина в том не её. Свёкор предостерегает её от возможной измены мужу.
Борис Тимофеевич наказывает снохе потравить крыс в амбаре. «Сам ты крыса! / Тебе бы отравы этой!» - бормочет Катерина.
Либретто Д. Д. Шостаковича - А. Прейса следует фабульной канве повести, но все же несколько отличается от неё. Основные отличия следующие:
- В повести парочка любовников совершает три убийства: Бориса Тимофеевича, Зиновия Борисовича и малолетнего племянника («Фёдора Захарова Лямина») первого, причем третье убийство мотивировано исключительно корыстью и совершается с наибольшим хладнокровием. В либретто детоубийства нет, и племянник со своей матерью отсутствуют среди действующих лиц.
- В повести преступления Катерины и Сергея раскрываются благодаря свидетелю третьего убийства. В либретто «Задрипанный мужичонка» случайно обнаруживает «скелет в шкафу » (тело в погребе), причем в момент матримониальной кульминации отношений купчихи с работником. Это позволило либреттистам ввести в третье действие резко сатирическую «полицейскую» картину.
- В повести Катерина беременеет от Сергея и успевает по ходу действия родить ребёнка и отказаться от него при отправке на каторгу (причём спокойствие, с которым она отказывается от ребёнка, контрастирует с утверждением, высказываемым в начале повести, о том, что «самоё Катерину Львовну это» (бездетность брака) «очень печалило»). В либретто Катерина не беременеет и не рожает, бросать ей некого.
- Театральное прощание Катерины с мужем, при котором свёкор заставляет её принести «клятву верности», напоминающее сцены из классической русской драматургии (например, из «Грозы » А. Н. Островского), введено либреттистами.
- Снохаческие помыслы Бориса Тимофеевича во втором действии также полностью на совести либреттистов, в повести они отсутствуют.
- В повести (глава IV) Борис Тимофеевич порет Сергея втайне, причем последний, не желая огласки того, что пойман выходящим от Катерины, соглашается: «Моя вина - твоя воля … Говори, куда идти за тобой, и тешься, пей мою кровь». В либретто он подвергается публичному истязанию на глазах Катерины (что дает последней дополнительный мотив к ненависти).
- В либретто отсутствует яркий образ каторжницы «Фионы» (которая «… была русская простота, которой даже лень сказать кому-нибудь: „прочь поди“ и которая знает только одно, что она баба», глава XIII).
Отсутствие в либретто невинноубиенного отрока Федора Лямина и его многострадальной матери делает обстановку ещё более беспросветной, чем в повести. Однако, в отличие от последней, по Шостаковичу-Прейсу Катерина - трагическая фигура, заслуживающая в своей судьбе не только осуждения, но и сочувствия. Трагедия Катерины разворачивается на фоне фарсово драматизированного (за исключением трагической же партии «Старого каторжника» в четвёртом действии) изложения положений и поступков прочих лиц.
История постановок и последующая судьба оперы
На выбор сюжета оперы могли повлиять выход в (1927?) году фильма Чеслава Сабинского «Катерина Измайлова» и - в 1930 году - переиздание повести в сопровождении иллюстраций, выполненных Б. М. Кустодиевым и предисловия, в котором говорилось об «отчаянном протесте сильной женской личности против душной тюрьмы русского купеческого дома».
Первая редакция
Шостакович приступил к работе над оперой 14 декабря 1930 года и закончил партитуру (в первой редакции) 17 декабря 1932 года .
16 октября 1932 года постановочная работа над оперой началась в Московском музыкальном театре им В. И. Немировича-Данченко (дирижёр С. Самосуд , режиссёр В. И. Немирович-Данченко ), а в январе 1933 года - в Ленинградском Малом оперном театре (дирижёр С. А. Самосуд ). Премьера оперы в Ленинграде состоялась 22 января (менее чем за год опера в Ленинграде была представлена пятьдесят раз), а в Москве (под названием «Катерина Измайлова») - 24 января 1934 года . В этих двух театрах за два сезона опера прошла около двухсот раз.
В 1935 году состоялись также премьеры в Кливленде , Филадельфии , Цюрихе , Буэнос-Айресе , Нью-Йорке , Лондоне , Праге , Стокгольме ; Музыкальным государственным издательством (Музгизом) издан её клавир .
В целом опера была хорошо принята публикой, критикой и тогдашним советским музыкальным начальством. Однако заметна была и критика, касавшаяся, в основном, экспрессии и изобразительного натурализма, усмотренного в музыке, например, композитором С. С. Прокофьевым («волны похоти») и критиком американской «Нью-Йорк Сан » («порнофония»).
По ходу постановок либретто подвергалось значительному изменению; в 1932-1935 годах сложилось три (опубликованные) литературно-сценических версии произведения.
Отчасти изменение было связано со смягчением языка и натурализма в изображении сцен, так, в сцене первого диалога Катерины Львовны с Борисом Тимофеевичем (Картина 1) её реплики читаются:
(Партитура 1932 года) «Не моя вина! Не моя вина! … Не может Зиновий Борисович положить ко мне в утробу ребёночка». (Либретто 1934 года) «Я сама грущу, я сама грущу … Самой веселее мне было бы‚ если бы родился ребёночек».А в сцене забав дворни с Аксиньей (Картина 2) текст трансформировался следующим образом:
(Партитура 1932 года) «А ну, пощупай! Прижми, ещё. … Вот так вымя … … Разрешите пососать?» (Либретто 1934 года) «Ай да Аксинья. Давай! Давай! … Вот так ручка … Разрешите посмотреть»Более серьёзное изменение, могущее оказать влияние на понимание замысла произведения в целом, внесено в реплики Сергея в его разговором после любовной сцены (Картина 3):
(Партитура 1932 года) «Зиновий Борисович-то‚.. хо, хо,.. жену не смог …». (Либретто 1934 года) «Забудем про это».Эта публикация открыла серию статей, в которой Шостакович (как автор рассматриваемой оперы и балета «Светлый ручей ») был подвергнут идеологическому осуждению («Балетная фальшь», «Ясный и простой язык в искусстве» в «Правде», многочисленные статьи в другой советской прессе). Наряду с традиционными попреками «формализмом » и «натурализмом », композитора обвиняли в «пренебрежительном отношении к народному творчеству ».
За публикацией этих статей последовали резолюции ленинградских (7 февраля) и московских (15 февраля) композиторов, и опера была изъята из репертуара советских театров, хотя репрессий против композитора и солибреттиста не последовало. В 1937 году состоялась её премьера в Загребе, а в - в Венеции.
Вторичный запрет
Возобновление постановок в СССР
26 декабря 1962 года состоялась премьера второй редакции оперы (под названием «Катерина Измайлова») в Музыкальном Театре им. К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко. Вторая редакция оперы ставилась также в Ленинграде , Риге , Лондоне (), Загребе , Хельсинки , Ницце , Пече (Венгрия), Сан-Франциско (), Вене , Казани , Киеве , Русе (Болгария),
